Разные берега - Страница 33

– Можно я напишу твой портрет?

– Ты хочешь меня рисовать?

– Я недавно снова занялась живописью. И если ты согласишься...

– Я могла бы сесть вон на то бревно, рядом со скалой. Элизабет обернулась. Бревно, лежавшее в конце участка, подходило просто идеально: за ним, насколько хватало глаз, открывались бескрайние океанские просторы. Она взглянула на Аниту:

– Оставайся здесь. Я сейчас вернусь.

Она поспешила в дом и подготовила все свои принадлежности. Через пять минут она уже была на улице.

Элизабет поставила мольберт и оглянулась в поисках Аниты. Та стояла рядом с бревном, спиной к Элизабет. Предзакатное небо над серебристой гладью океана было расцвечено всеми цветами радуги.

– Не двигайся! – воскликнула Элизабет.

Она действовала инстинктивно. Казалось, она никогда не писала с таким увлечением – смешивала краски, наносила мазки, пытаясь схватить всю красоту этой сцены.

Элизабет работала как одержимая до тех пор, пока последний луч солнца не скрылся в океане.

– Ну все, Анита, – сказала она. – На сегодня хватит.

В сумерках казалось, что Анита стала меньше ростом. И тут только до Элизабет дошло, как много она требовала от этой хрупкой пожилой женщины.

– Извини меня. Ты, наверное, страшно устала стоять.

– Я наслаждалась каждой минутой, закат был просто великолепен.

– Ты, должно быть, умираешь от голода. Лично я – да. Пошли в дом.

Анита взглянула в сторону мольберта:

– Можно посмотреть, что получилось?

– Нет, – тут же резко ответила Элизабет, а потом поправилась: – Извини, я имела в виду, пока еще рано смотреть. Ты не обиделась?

– Конечно, нет, дорогая.

Элизабет отнесла холст в дом и поставила его в кладовку, чтобы высохла краска.

– Ужин скоро будет готов, а пока пойди-ка наверх, прими горячую ванну.

– Ты читаешь мои мысли.

Элизабет накрыла на стол, быстро сделала салат с курицей и позвала Аниту. Когда ответа не последовало, она поднялась на второй этаж и увидела, что Анита сидит на краешке кровати с маленькой подушкой, по краям украшенной кружевами, в руках.

– Анита, что с тобой? Как ты себя чувствуешь?

– Не беспокойся, со мной все в порядке. Просто вспомнила, как твой папа уговаривал меня научиться вязать крючком, а я вот так и не научилась. Жаль, ведь вязание такое женственное занятие.

Подушка была одной из тех немногих вещей, которые остались от матери Элизабет. Она часто пыталась представить себе, как мать сидит в кресле и вяжет что-то из ярких ниток, НО перед глазами всегда возникала черно-белая фотография молодой женщины, строго, без улыбки глядящей прямо в объектив.

Анита подняла голову. Ее лицо было бледным, в глазах стоили слезы.

– Эту подушку сделала твоя мама, – сказала она. – Я помню, как в тот день, придя постричься, она сидела и все время вязала.

– Я иногда пытаюсь представить, какой она была.

Анита положила подушку на кровать, встала, взяла Элизабет за руку и подвела ее к зеркалу.

– Когда я в первый раз увидела ее, я подумала, что это самая красивая женщина на свете.

Анита убрала волосы Элизабет со лба и сказала:

– Ты – ее копия.

Еще девочкой Элизабет часами разыскивала среди семейных фотографий мамины, но нашла всего несколько штук.

Оказывается, она не там искала. И никто ей об этом не сказал. Надо было просто посмотреть в зеркало.

– Спасибо тебе, Анита, – сказала Элизабет дрогнувшим голосом.

Страдая от похмелья, Джек с трудом разлепил глаза и заставил себя дойти до душа. К сожалению, горячая вода не могла избавить его от мук совести. Эту ночь он опять провел с Салли.

Ему бы очень хотелось думать, что ничего особенного не происходит, что это так, ерунда. Но в глубине души он знал, что это неправда. Разлука с Элизабет не давала ему права спать с кем угодно. Если бы Джек узнал, что его Птичка изменила ему, он бы убил того наглеца.

Она уже прощала его раньше, но это было много лет назад, они оба с тех пор сильно изменились. Джек совсем не знал, как бы она прореагировала на этот раз. Она стала такой независимой и непредсказуемой.

Джек только начал бриться, когда зазвонил телефон. Все еще голый, он пошел в спальню и снял трубку:

– Алло.

– Ал-ло, папочка, – с возмущением выдохнула Джеми. – Говорила же я тебе, что он еще дома. Он забыл про нас, – продолжала она, обращаясь уже к сестре.

Черт! Сегодня же они должны лететь в Орегон.

– Ты застала меня в дверях, я уже выхожу.

– Знаешь, встречать в аэропорт обычно приезжают до того, как приземлится самолет, – возмутилась она. – Ну и когда ты появишься?

Он взглянул на часы: было восемь сорок пять.

– Самое позднее через час. Ведь наш самолет вылетает...

– Без четверти двенадцать.

– Ну да, помню. Встретимся у выхода на посадку.

Джеми вздохнула:

– Мы-то никуда не денемся.

Джек повесил трубку, выпил две таблетки аспирина и быстро оделся. Через десять минут он уже ехал в такси. У него было достаточно времени, чтобы придумать, что сказать дочерям, кроме слов извинения.

Может быть, Стефани ему и поверит, но Джеми – ни за что. Она выскажет ему все, что о нем думает, а потом вообще, наверное, перестанет с ним разговаривать.

Да, без Птички плохо. Она всегда умела незаметно подсказать ему, как вести себя с дочерьми.

– Можешь не изображать передо мной сильную женщину, – сказала Анита, когда они сели за стол.

– Что ты имеешь в виду?

– Поздравление от мачехи – совсем не то, о чем мечтаешь в свой день рождения. Признайся, ты скучаешь по своим.

– Все нормально, я прекрасно себя чувствую.

Но как только Элизабет произнесла эти слова, ей стало страшно тоскливо. Она пыталась вести себя ровно, гнала мысли о семье, потому что знала, как тяжело ей будет встречать день рождения без Джека и девочек. Никто из них ей даже не позвонил.